Хогвартс Дамблдора

Сен-Клер, запыхавшись, после долгого путешествия по лестнице таки совершил восхождение на Астрономическую Башню. Уже смеркалось, но солнце спряталось еще не до конца. Следовательно, было довольно светло, но это не мешало луне быть уже весьма заметной в небесном чертоге. Мелкие снежинки с какой-то негой падали свысока, подгоняемые, ветром, который безжалостно нарушал ожидаемый покой, вскидывая и обратно роняя их, кружа в диком танце. Таинственным образом снег не залетал на верхнюю площадку башни, хотя та была открыта. "Что же, продуманно" - мельком подумал Ник и приблизился к краю башни, устремив свой взор на озеро, которое отсюда было видно довольно хорошо, но все же несравнимо хуже, чем из окна его комнаты в Башне.
В этом году лед был совсем тонкий, а снег падал как-то очень по-лентяйски: редко и недолго. И в этом году Черное озеро было похоже просто на какую-то яму, которая была присыпана снежком лишь в некоторых местах. "Ага, Плешивый Провал, а не Черное озеро" - с издевкой заметил Доминик. Но все же, место было удивительно красивым.
Укутавшись в факультетский шарф, Сен-Клер сел прямо на пол и, подышав на ладони, достал из сумки крошечную шкатулку и большой лист акварельной бумаги. Раскрыв коробочку и обмакнув пальцы в угольную пыль, находившуюся там, он стал рисовать. Порошок ложился на бумагу неохотно, но что-то все же получалось.
Абстрагировавшись от внешнего мира, Ник погрузился в творчество.

Элис поднималась на Астрономическую Башню с метлой наперевес. Ибо по ее мнению пришла пора осуществить мечту, которая не давала ей покоя с первого курса. А именно... В день прибытия в Хогвартс первокурсница, вернее, еще Пошка Уайтхолл решила, что когда -нибудь она полетит на метле с самой высокой башни замка. И вот день Икс настал. Погода была летной, скоро выглянет луна. На башне, конечно, никого не будет, следовательно никто не помешает осуществлению детской мечты. Но когда Элис поднялась на верхнюю площадку башни, ее мечтам было суждено развеяться в прах. Площадка была занята. Какая-то сгорбленная фигура сидела на полу и творила что-то подозрительное. *Кого это сюда принесло?* - мрачно подумала гриффиндорка, - *гоблин что-ли или тролль карликовый, а может домашний эльф кому-нибудь романтический ужин накрывает?* Элис тихонько подошла к подозрительной личности и потрогала ее древком метлы.

- Ох, пресвятая Ровена! - вскрикнул Сен-Клер от внезапного тычка в спину. "Кто это, мерлиновы кальсоны? Я же тут один был!" - в панике подумал Ник, и, неосторожно дернувшись, он задел локтем шкатулку и просыпал ее содержимое на чьи-то туфельки с симпатичной пряжкой.
Крохотные частицы угольной пыли попали, видимо, когтевранцу в нос, от чего он и чихнул. Как горный тролль, страдающий от птичьего гриппа. Как насморочный носорог, которому в нос угодило чье-то маленькое перышко. Как Венерина Мухоловка, вдохнувшая пыльцу с соседней лилии... Вообщем, очень громко и от души. И чих его угодил в самую гущу пыли, от чего ты и взвилась в воздух, как испуганный журавль.
Отборная черная тучка угодила на не менее отборные белые колготочки, прилагавшиеся к туфелькам. Осознав, наконец, то, что туфельки и колготки никогда отдельно не ходят, а если и ходят, ты вызывают к себе кучу необоснованных подозрений, Ник поднял голову.
Увиденное его шокировало: вымазанная в пыли гриффиндорская староста взирала на него с такой ненавистью, с коей девушки обычно взирают на каблуки после долгого дня с ними, держа наперевес метлу, древко которой смотрело точно между глаз Сен-Клера.
- Э, привет. Отлично выглядишь сегодня, Элис! - радужно провещал Ник, одарив девушку лучезарной улыбкой №5 из своего архива. Учуяв то, что в воздухе отчетливо попахивает так называемыми последствиями, Доминик начал плавно отползать к краю Башни.

Подозрительная личность громоподобно чихнула, и целое облако черной пыли поднялось в воздух и вызвало у Элис зрительные галюцинации. Ее ботинки из драконьей кожи, подарок кузена Монтигомо, каким-то образом превратились в изящные туфли с пряжками, подарок мистера Селлинджера с 25 стипендии, а потертые маггловские джинсы - в фильдеперсовые чулки. Облако плавно осело на мистера Громочиха, и он постепенно превратился в ... когтевранца, по уши замотанного в полосатый шарф традиционных цветов. Гриффиндорка узнала студента четвертого курса месье Сен-Клера, который слыл богатеньким Буратино с карманами, полными конфет.
- Вот скажи мне, Сен-Клер! - глаза Элис сузились, - что ты тут делаешь в столь поздний час? Это первый вопрос, - староста понизила тон, - и второй вопрос, как, скажи на милость, я в этом полечу на метле? - Элис грациозным жестом руки обвела свой наряд: башмаки с пряжками, колготочки и (!) платье, шелковое платье, - куда ты дел мои вещи, окаянный! Грозно махая метлой, Элис надвигалась на Ника.

- Элис... Но ты же потрясающее выглядишь!!! - ошарашенно пытался исправить положение Ник, все еще отступая к краю Башни. - Колготочки тебе очень идут... А туфельки, туфельки! Просто великолепны!
А вообще, Сен-Клер понял, что крупно попал. Застуканный старостой не своего факультета тогда, когда детское время кончилось... Стоп, а почему это кончилось?
- Дорогуша, сейчас всего семь с копейками - кивнул Ник на циферблат Часовой Башни, который хорошо виднелся от сюда. - Так что я могу сидеть здесь еще кучу времени.
Доминик стразу почувствовал себя увереннее, ибо закон пока был на его стороне. В любом случае, рисовать уже нечем. Дорогущая угольная пыль с иллюзорными эффектами, благодаря тому, что Элис втоптала ее меж половых досок, годилась лишь для рекламы мощности пылесосов, которые достанут что угодно и откуда угодно.
Нащупав сзади перила, ограничивающие круглую площадку башни по периметру, Ник вальяжно облокотился на них, окинув взглядом Элис.
- Что ж, хоть сейчас на бал... - пробормотал когтевранец и вытащил палочку - Tergeo. Тот час же вся пыль с одежды Элис втянулась обратно в палочку. И одежда, соответственно, на прежнюю.
- А спецполя тебе, видно не хватает? Или ты мечтаешь о лобовом столкновении с одной из школьных сов?

- C какими еще копейками? - староста Гриффиндора нахмурилась, - надеюсь ты не поселил в часы никакую неизвестную науке нечисть или поселил?
Элис с любопытством уставилась на Доминика.
- Если эти копейки стоят внимания профессора Раймон, то я так и быть прощу тебе срыв моей мечты, но если же это очередной фокус воспаленного мозга, то тебе придется вылизывать башню с верхушки и до самой нижней ступеньки, - Элис втерла остатки пыли в пол носком ботинка, - очень уж тут грязно после твоих художеств, - ну, давай показывай свои копейки.
Гриффиндорка аккуратно прислонила метлу к стене и вытащила из кармана кусок пергамента и карандашный огрызок, готовясь зарисовывать особенности нового вида нечисти. Сверху листа она нацарапала: "Копейка обыкновенная".

- Что ты несешь, Элис? Какая Копейка? Тебе, по-моему, мозг продуло. - совершенно непонимающе Ник уставился на Элис.
Еще раз слегка высунувшись, что бы лучше увидеть Часовую Башню, Сен-Клер лишний раз удостоверился, что со временем все впорядке.
- Копейка... Это мелкая маггловская валюта. Тьфу, понахватался же... Это значит, что сейчас семь часов и несколько минут. - указал когтевранец на часы. - А если летать хочешь, то и я присоединюсь. Можно?
Сен-Клер неспешно стал засовывать обратно в сумку акварельную бумагу, ныне пустую шкатулку и выкатившийся шарик сухих чернил.
Затолкав таки все в сумку, он стал выжидательно смотреть на Элис, пытаясь поправить шарф, который безнадежно спадал. В итоге решительно плюнув на это занятие, Ник сунул руки в рукава полностью, таким образом пытаясь согреться.

- Чтоооо? Маггловская монета? - карандаш выпал из рук старосты Гриффиндора, - ты морочишь мне голову маггловскими монетами? - Элис сунула пергамент в карман. С открытием нового вида нечисти и с блестящей курсовой для профессора Раймон можно было распрощаться. Разочарование было ошеломляющим.
- Так, значит через час башня должна блестеть, как новая! Летать он хочет ... - в голосе Элис зазвучал металл. В ее голове уже возник образ прилежно драющего башню Доминика и самой себя, подгоняющей его метлой. Радужные видения были прерваны самым неожиданным образом. На горизонте нарисовался подозрительный объемный объект, махавший крыльями и резво виляющий хвостом.Элис этот объект был странно знаком, и направлялся он прямехонько к башне.

- Господи, и взялась же на мою голову ты, Маргарет Тетчер шушева... - ворчливо просопел Ник и стал искать палочку по карманам пальто, попутно опять поправляя шарф. Отыскав таки этот зачарованный кусок миндального дерева вкупе с начинкой ввиде пера грифона, Сен-Клер направил его на рассыпанный уголь и полупропел, томно хрипя:
- I put a spell on you
Because you're miiine...
Tergeo!
- Так лучше, государыня-староста? И вообще, это было первый и последний раз. Я не домашний эльф, а ты не Мерлин. И вообще, иди гриффиндорцами помыкай... - все так же недовольно, бурчал когтевранец, втаптывая остатки пыли меж половых досок.
Какое-то знакомое чувство неприятностей заставило Ника обернуться. То, что он увидел... Ну, вообщем, он не понял, что увидел. Что-то слишком большое для совы, но слишком маленькое для дракона. Размером оно больше, напоминало пегаса, однако контур его разительно отличался от силуэта поэтической крылатой лошадки.
- Академик Вайтхолл, что это за бройлер-переросток путь сюда держит?

- Конечно, ты не эльф, - Элис задрала нос, - у эльфов нет волшебных палочек. Но я, так и быть, не буду настаивать на уборке башни без применения волшебства.
Краем глаза Элис следила за летящим объектом:
- Это вовсе не бройлер, мистер Сен-Клер, это Годрик, - Элис подошла к краю смотровой площадки и усиленно замахала дракону.
Тот так же усиленно замахал крыльями и через пару минут перевалился через заградительную решетку, вернее, просто обломил ее. Хвост и задние лапы дракона повисли в воздухе. Годрик испустил оглушительный рык, который, возможно, был рыком помощи. Элис вцепилась в одну из передних лап и попыталась втащить дракона на площадку.
- Помоги же мне! Ты не видишь, Годрик может упасть, - Элис возмущенно посмотрела на Доминика, который разглагольствовал, помахивая палочкой.

- Помочь? Гриффиндорскому дракону? Ты в кусе, что это оплачивается по отдельному тарифу, Вайтхолл, улочка моя? - сунув палочку в карман, Ник язвительно глядел на хрупкую гриффиндорскую старосту, пытающуюся втащить в Башню дракона, который, априори мог сделать это сам. Помятуя что-то он действиях и противодействиях Сен-Клер стал аккуратно снимать шарф и теплую мантию, подчеркнуто аккуратно складывая на старый стул.
- Так. Совушки в боооой! - громогласно оповестил когтевранец и сделав два больших шага превратился в крупного филина. Надо сказать, анимагией Ник занимался последний раз месяца три назад, и поэтому он чувствовал, что полетать более чем минут 40 у него не получится. Но, по идее, ему сорок то и не надо было. Достаточно было и четырех. Оторвав клювом прутик с новенькой метлы старосты он выпорхнул наружу. Слегка опустившись, Сен-Клер оказался точно у правой задней лапы Годрика. Аккуратно лавируя, что бы несчастный дракоша не пришиб его своим внушительным хвостом, он подлетел к тыльной стороне лапы и стал щекотать прутиком то место, где та лапа, собственно, прикреплялась к туловищу. Как где-то читал когтевранец, это должно было вызвать не то щекотку, не то зуд, не то еще что-то. Ожидания впринципе оправдались, и Годрик, судорожно задергав лапами-крыльями-головой сам бешено впорхнул в башню, не забыв оттяпать солидный кусок облицовки когтями и хлестнуть Сен-Клера кончиком хвоста по лапам. Тихо выругав внутри себя Годрика и всех драконов вцелом, Ник подлетел и довольно уселся на перила башни, где и превратился обратно в человека.
- Уу, неблагодарный. - буркнул когтевранец дракону.

Элис тянула дракона изо всех сил, когда Доминик превратился в сову и с помощью каких-то сложных манипуляций заставил Годрика забраться на площадку самостоятельно.
- Вот это да, - протянула гриффиндорка, - а ты оказывается умеешь не только языком трепаться. Ник, но почему именно сова, а не более брутальный вариант?- Элис уселась на спину дракона и с интересом ждала ответа когтевранца. Годрика, видимо роль дивана не устроила. Он недовольно заворчал, расправил крылья, выпустил из пасти столб дыма, окутавший Доминика с ног до головы и попытался развернуться лицом к пейзажу.

- Пхе-кхе-ргх-фпхргт-шкрцкварф! - несуразно оглушительно стал чихать Ник из-за дыма Годрика. Господи, ну и запашок... Они что, его ливером кормят? Сен-Клер сдвинулся влево, подальше от дыма.
- Странный вопрос. Не я же выбирал, как получилось. И не сова, а филин. Это же что-то вроде отражения личности - пустился в пространные объяснения Доминик. - А кого брутальнее то? Брутальных птиц, по-моему, вообще не бывает.
Сен-Клер спрыгнул с перил в Башню и, обойдя Годрика, взял шарф и мантию и стал надевать, возвращаясь обратно.
- Слушай, а откуда у вас вообще этот дракон?

- Брутальных вариантов много, а птиц тем более, - Элис помахала рукой, разгоняя дым, - а кормим мы его колбасой, из чего она - я понятия не имею, а Годрик вылупился из яйца, которое мы нашли на чердаке, и по-моему, он явно хочет прокатить кого-нибудь, - Элис поудобней уселась на спине дракона, - хочешь полетать?
Гриффиндорка была уверена, что когтевранец струсит и откажется, и уже раздумывала, куда бы с Годриком направиться, чтобы понезаметней и поменьше нагоняев от декана. *Хотя от нашего декана вряд ли что укроется*.

- Почему-то с брутальными птицами у меня ассоциируются только петухи. Ужас, тихий ужас. - покачав головой, сказал Сен-Клер. - Оно и видно, что вы сами не знаете, чем его кормите. Этому мальчику нужна свежая конина, это же очевидно. А то будет у вас дракон с гастритом... Или с язвой.
Когтевранец абсолютно без страза подошел и похлопал Годрика по морде, между ноздрей и глазом.
- Элис, копченую колбасу ни в коем случае. Вареную, разве что. А лучше простое сырое мясо. С косточкой. - Ник пошарил в кармане и достал оттуда затяжное печенье с сыром, которое тут же схрумкал дракон.
- Прокатиться - это хорошо. - констатировал Доминик и вплотную к Годрику, держась ближе к хвосту. Немного боязливо он положил руку на толстую чешую спины дракона. Та была необычайно твердой, гладкой и лишь немного теплой. Решив, что деваться все равно некуда, Ник легко запрыгнул на спину к всеобщегриффиндорскому питомцу и обвил руками Элис наподобие ранца.
- Запрягай скотинку, ямщик.

К удивлению Элис, Доминик продемонстрировал немалые познания в драконьей диете:
- У драконов язвы не бывает, - хмыкнула Элис, - правда, Годрик? - она потрепала дракона по шее, и тот издал звук, который должен был, по всей видимости, изображать довольный рык.
Тем временем, когтевранец взобрался на дракона и удобно устроился за спиной Элис. Гриффиндорская староста вздохнула. *Придется получать нагоняй за себя и за того парня*.
- Ник, ты уверен в себе, - Элис повернулась к Сен-Клеру, который с довольным выражением лица ждал, когда дракон отправится в полет, - и может, ты уже продумал маршрут?

- А вот и бывает. И диарея, кстати, тоже, да причем такая, что ни один домовик потом башню не отмоет. - сказал Ник, держась руками за Элис. Сидеть на месте, хоть и на драконе, было не очень интересно, и по этому Сен-Клер нетерпеливо заерзал, как бы намекая Годрику и Вайтхолл.
- Как-то мне все равно. Уж куда нибудь...
Решив, что сумка ему особо не понадобится, когтевранец, сбросил ее на пол, за дракона.

Совсем скоро лето. На улице было прохладно лишь ночью. Зато природа благоухала и расцветала все больше и больше. Будучи не в состоянии уснуть по причинам, известным ей одной, Доминика отправилась бродить по школе и вскоре оказалась на площадке Астрономической Башни. Звездное небо сияло над головой, и девушка могла понаблюдать за звездами, созвездиями и планетами, которые она изучала на занятиях по Астрономии. Хотя на самом деле в данный момент ее мысли были не менее далеко, чем звезды, сиявшие в вышине.

Ролевая игра (РПГ-Турнир на приз Синей Башни).
Участники: Софи Мид, Кровавый Барон (в девичестве Рената Алтейд), Гвидо Кристиан Фокс.
Ситуация: «Студенты требуют тишины».

Софи взобралась на самый верх Астрономической башни. Над головой успокаивающе мерцал Млечный путь, а впереди была вся ночь, поэтому девушка действовала неспешно, стараясь ничего не забыть и не перепутать в задании.
«Сперва займусь картой, потом – расчетами», – решила она. Полная луна светила ярко, так что зажигать свет не было никакой необходимости. По крайней мере, до тех пор, пока она не приступит к основным записям. – «Нельзя оставить ни кляксы, иначе профессор подумает, что я делала задание в спешке, в последний момент».
Девушка улыбнулась своим мыслям. В общём-то, всё пока шло благополучно. И всё же не покидало ощущение, что кто-то за ней следит. Эта часть замка патрулировалась администрацией нечасто, тем паче по ночам, а старосты предпочитали более людные помещения. Тем не менее, на душе у Софи было неспокойно. Риск быть схваченной посреди ночи в безлюдной башне казался ей вполне серьёзным, даже учитывая надежду на мягкое наказание.
«В конце концов, я ведь не в Запретный лес собралась», – успокаивала себя Софи.
Запретный лес с высоты башни казался не таким уж страшным. Он манил неяркими огоньками, слабо мерцающими среди деревьев. Болотные фонарники или обычные светлячки. У когтевранки не было ни малейшего желания выяснять это.
«У меня разыгралась фантазия», – печально подумала девушка. – «Надо что-то с этим делать, а не то я превращусь в визжащую при виде гриндилоу первокурсницу!»
Перебирая мысленно списки всевозможных заклятий и наговоров, Софи попыталась вспомнить хотя бы пару заклинаний, отгоняющих дурные мысли. Ничего похожего в её арсенале не встречалось. Когда пятикурсница почти исчерпала свой запас заклинаний, дойдя до «Piertotum locomotor» и самодельных «сизифовых чар», она в задумчивости сунула руку в карман. И наткнулась там на забытый в суматохе подготовки к практикуму пузырёк умострильного зелья.
– Да это же гораздо лучший выход! Действия должно хватить до наступления утра, – решила когтевранка, повертев пузырёк в руках. – Дозировка оптимальная, только так что к рассвету зелье растворится в крови, и чары в кабинете на него не отреагируют.
Софи зубами освободила колбу от пробки и в один глоток осушила пузырёк. Зелье приятно щекотало нёбо пузырьками и острым имбирным вкусом. Кто-то считал его редкой гадостью, но не Софи. Она бы пила его хоть каждый день вместо тыквенного сока.
– Надо же! Совсем не чувствуется, что я немного переборщила с желчью броненосца, – слегка удивилась пятикурсница.
Теперь оставалось только подождать пару минут, когда оно начнёт действовать. Когтевранка присела на корточки у груды пергаментов, которые грозили вот-вот разлететься по всему школьному двору, и огляделась в поисках чего-нибудь тяжёлого. Не обнаружив ничего подходящего, Софи просто придавила непокорные листы треногой небольшого телескопа.
Сквозь монотонный шум ветра, в котором слышался шелест листьев («Слишком далеко отсюда, вряд ли этот звук принёс ветер. Похоже на шёпот, чьё-то бормотание. Чушь. Деревья не перешёптываются»), она услыхала негромкий, но навязчивый звук. Скрежет металла. Как будто рыцарские доспехи ожили и бродят по замку.

Гвидо преодолел последнюю ступеньку лестницы и по стене сполз на гладкий каменный пол, вытянув ноги. Мантия на нём – неутюженная, старенькая, местами штопанная – была кругом испачкана пылью. Несколько раз по пути сюда он останавливался, чтобы перевести дыхание, и так же подметал полами мантии пол и ступеньки. Светлые волосы растрепались и прилипли ко лбу. На верхней площадке Астрономической башни дул пронизывающий холодный ветер, от которого мальчика била мелкая дрожь. Ещё бы, в Подземельях, откуда Гай явился, было влажно, душно и стояла выедающая глаза вонь. Прикрыв глаза, он слушал свист ветра под остроконечной крышей. К этому раздражающему, но мелодичному звуку примешивалось какое-то странное бряцание.
«Да будь я проклят! Лучше пусть сюда заявится призрак, лишь бы не кто-то из старост», – подумал Фокс, не открывая глаз. – «Бес с ним, со штрафом. Вдруг им взбредет в голову, что защитник перестал чураться учебы. Ещё взвалят на меня какую-нибудь общественную обязанность. Буду метаться по всему замку с пачкой кружевных приглашений на какой-нибудь Бал Обольстительных Вейл и затаскивать новичков на свидание с Орловороном».
Гвидо был уверен, что до такого не дойдёт. Ни до учёбы, ни до ответственных поручений. Но зарекаться не стоило. Особенно не в такой неудачный день, как сегодня.
Третьекурсник старался избегать общества других учеников, особенно – «синих шарфов». В выходные эму это легко удавалось. Шумные первогодки его игнорировали, ученики постарше не замечали. На уроках было труднее. Фокс старался выбирать уроки, на которых бывало меньше народа, или попросту пропускал занятия.
У астрономии был в этом отношении большой плюс. Всё, что необходимо для домашней работы, Гай мог найти в учебнике. Никаких полунамёков, косноязычных формулировок и творческих обобщений. Правда, на лекциях было шумно, в основном его окружали первогодки, зато «синих шарфов» было немного, и те, кто был, не спешили демонстрировать свою коммуникабельность. И то хлеб.
Но где-то программа дала сбой. На лекции Гай был сосредоточен на том, чтобы услышать и запомнить как можно меньше о насыщенной личной жизни четырёх болтливых первокурсниц, которые облюбовали последний ряд столов. Если бы они начали свои посиделки до начала лекции, он бы попросту встал и покинул зал. Но они опоздали на половину занятия и расположились так свободно, что выйти, не привлекая к себе внимания, было невозможно.
Когда профессор Дария объявила о сроках сдачи практической работы, когтевранец остервенело грыз перо и строил планы побега и не заметил, что указанный профессором срок слишком мал. Вход в астрономическую башню был открыт в определенные дни и часы, и Гай обычно выгадывал время, чтобы позаниматься в тишине. Он трижды поднимался на башню и всякий раз, обнаружив там шумную толпу народа, не решался остаться. В последний раз это было сегодня вечером.
За целый день Гай ни минуты не провёл в одиночестве. Сперва утренний урок в Подземельях. Потом обед в Большом Зале – настоящая проблема. Мальчик старался спускаться в Большой Зал как можно реже, запасаясь печеньем, фруктами и всем, что мог унести, на два-три дня сразу. Сегодня, как назло, последние резервы продовольствия иссякли. Пришлось снова посетить Большой Зал и выслушать массу остроумнейших комментариев насчет своей запасливости. К еде он, понятное дело, не притронулся. Едва хватило времени, чтобы отнести продукты в свою комнату и не опоздать на следующий урок. И снова в башню, где его ждала неудача. Теперь, сидя на холодном камне, Гвидо понял, что смертельно устал от шума, суеты и беготни.
 

«Что-то говорили сегодня в Общей гостиной о призраках», – подумала Софи отстранённо. – «Кажется, кто-то из них сегодня не в духе и весь день терроризировал гриффиндорскую башню… Странно, мне тогда показалось, что речь шла о мисс Холлиуэлл. Зачем гриффиндорскому призраку донимать гриффиндорцев? Может быть, я что-то перепутала…»
Это начинало действовать умострильное зелье.
«В голове всплывают самые неожиданные воспоминания, и если их не направлять в нужное русло, можно додуматься чёрт знает до чего», – усмехнулась про себя девушка. – «Наверное, дело в том, что зелье может сделать человека более внимательным, обострить память, улучшить логику, но оно не в состоянии направить его мысли на полезные дела. Возможно, дело в лени? Или побочный эффект зелья – невозможность как следует сосредоточиться на главном?»
Когтевранка прикрыла глаза и припомнила, о чём думала в предыдущее мгновение. Совладать со своими мыслями было нелегко.
«Ах, да, гриффиндорцы… При чём здесь они? Гриффидорцы с когтевранцами меня прямо-таки преследуют в последнее время. От них никакого спасения ни в библиотеке, ни в совятне, ни в гостиной. Однообразие спектра скоро начнёт надоедать, и я буду, как Фокс, пропадать в Подземельях неделями. Мерлин, да что же это! К чему эти глупые воспоминания о прожитом дне? Я здесь, чтобы выполнить задание, ничего более», – с раздражением подумала когтевранка. – «Нужно запомнить на будущее, что желчь броненосца нужно вливать в зелье точно по капле, иначе наступает побочный эффект – желание проговаривать свои мысли про себя».
Чтобы сосредоточиться на астрономии, Софи поспешно приникла к окуляру телескопа. Но полостью погрузиться в наблюдения не получалось. Поневоле девушка прислушалась к мелодии ветра, в которой теперь явственно слышался слабый металлический перезвон. Странно знакомый звук, и пятикурсница почти вспомнила, что он может означать. Мысль, что называется, «вертелась на языке», и Софи чувствовала неудовольствие, переходящее почти в физическую боль, оттого, что не могла выразить мелькавшую в голове догадку словами.
Внезапно её внимание привлёк другой, довольно громкий звук. Будто на пол уронили тяжёлый мешок. Он раздался прямо позади неё, оттуда, где находился вход на открытую платформу башни. Софи некоторое время простояла в оцепенении, всё так же приникнув к окуляру. Девушка сделала несколько глубоких вдохов, убеждая себя, что ничего страшнее, чем порождения собственной фантазии, ей встретить не удастся, и обернулась так резко, что едва не стукнулась затылком о прибор.
– Фокс! – пролепетала она изумлённо и выпалила визгливым голосом, чувствуя, как заливается краской: – Да что такое с тобой опять? Ты так выглядишь, как будто преодолел тысячи миль, а не на башню взобрался. Тебе нужно показаться колдомедикам.
Софи поперхнулась, поняв, что болтает чепуху.
«Стоп, какие ещё колдомедики? Что я несу? Ах, да, побочное действие зелья. Теперь и вслух!»
– Разве тебе неизвестно, что ученикам среднего звена запрещено покидать спальни после 22 часов без сопровождения профессора! Немедленно объясни, что ты здесь делаешь вообще?! – выпалила Софи, напустив на себя строгий вид.

Гай почти провалился в сон, но резкий оклик вырвал его из оцепенения. Когтевранец болезненно поморщился и открыл глаза. У невысокого парапета, очерчивающего край площадки, на фоне чернильного неба с оплывающим ржавым пятном луны и молочно-белыми точками звёзд он заметил размытую тень. Тень дёрнулась, выпрямляясь, и в ней обозначилась чёрная фигура, увенчанная неряшливой гривой спутанных волос. Мальчик сразу узнал и её, и принадлежащий ей высокий девичий голос с неприятными «скачущими» интонациями.
– Фокс! Да что такое с тобой опять? Ты так выглядишь, как будто преодолел тысячи миль, а не на башню взобрался. Тебе нужно показаться колдомедикам.
Воспользовавшись заминкой, когтевранец осмыслил террористические требования капитана, – а это была именно Софи Мид, ошибку можно было исключить, – и хрипло произнёс:
– Пожалуйста, не тараторь так, а то моя голова взорвётся, как перегревшийся мартен! – Гай достал из кармана платок и вытер лоб. – Я поднялся из Подземелий. Не знаю, с чего вдруг я так запыхался. Возможно, потому, что я проклят. Или по какой-то иной причине, я ещё не анализировал все факторы.
Третьекурсник аккуратно сложил носовой платок и засунул его обратно в карман.
– Мне кажется очевидно, что ученик поднимается на Астрономическую башню именно для того, чтобы заняться астрономией, ты не находишь? – Гай вежливо улыбнулся, демонстрируя свои благородные намерения. – Я безуспешно в пятый раз пытаюсь проследить активность Персеид. Но я явно не готов к этому, просто посижу на полу. Если моя память меня не подводит, я уже нарушил распорядок дня. Мне сейчас полагается быть в своей спальне и видеть цветные сны про карусели и мятные шипучки, правильно? Я не собираюсь находиться здесь остаток жизни, но на некоторое время мне придётся тут задержаться. Если ты не возражаешь.
Рука когтевранца нашарила тяжёлую кожаную сумку, доверху набитую справочниками по астрономии и приборами. Когда-то давно с этой сумкой в школу ходила его бабушка. Она же и применила к ней заклинание Незримого расширения, которое успешно работало и по сей день. Почти успешно. Если расширение сохранилось в первозданном виде, то вес портфеля полностью соответствовал весу его содержимого. Облегчающие чары прекращали своё действие постепенно с момента поступления Гая в школу, так что он понемногу привыкал к возрастающему «багажу знаний». Двадцать фунтов книг и полезных мелочей. Это было не так уж трудно. Кроме того, всякий раз, как мальчик оставлял какую-либо из своих вещей в комнате, она непременно становилась ему жизненно необходима. Сегодня, например, он забыл беруши. И вот, пожалуйста, у него появился прекрасный говорливый собеседник.
– Может быть, если ты великодушно позволишь мне немного отдышаться, я подойду к вон тому телескопу и попытаюсь составить не вызывающую рвотных позывов таблицу эфемериды Меркурия, если ты понимаешь, о чём я толкую. Ты ведь никого не ожидала тут встретить. В этом мы похожи. А раз так, послушай моего совета: просто не обращай внимания на моё бубнение.
Гай подтянул к себе поближе сумку и заглянул внутрь, как будто ожидал там увидеть целый планетарий с видом на Млечный Путь не хуже, чем тот, что предоставляли скромные возможности Астрономической башни. Сумка грозила треснуть по швам со дня на день.
– Ученикам среднего звена запрещено покидать спальни после 22 часов без сопровождения профессора, – передразнил он с сардонической улыбкой, достал из сумки секстант и обратился вместо Софи к нему, как к бедному Йорику: – Позволь задать тебе один мировоззренческий вопрос. Мне чертовски интересно, ты наизусть зубришь все правила или только те, которые собираешься нарушить?

С последним колокольным звоном главные ворота замка громыхнули и захлопнулись. Над Гремучей ивой с карканьем поднялась воронья стая. Призрак Дома Воды проводил их тяжёлым взглядом немигающих глаз. Мало кто из смертных решался взглянуть в эти глаза. Так было ещё при его жизни. И потом, когда его стали называть Кровавым Бароном.
«Так будет всегда», – напомнил себе Барон. Ему чрезвычайно льстило слово «всегда», которое делало его избранным после смерти так же, как в стародавние времена, когда по его жилам текла горячая живая кровь.
Довольно часто призрака Слизерина захватывали воспоминания о буйной молодости, и в такие моменты Барон любил попугать маленьких учеников-сорванцов неистовым, диким криком или же скрежетом цепей, приводящим в ужас даже самую храбрую душу. В распоряжении Кровавого Барона фактически был весь замок, однако проводить вечера он любил именно в Астрономической башне, куда студенты приходили чаще всего вечером и по ночам. И этот вечер не стал исключением. Призрак Слизерина покинул верхнюю площадку башни и просочился внутрь стены, одновременно погружаясь в мрачные мысли о самом себе. Он проплывал вверх и вниз внутри толстых каменных стен башни и время от времени издавал негромкий, но угрожающий рык или леденящий душу хохот, переходящий в стон. Барон делал так не оттого, что страдал больше обычного. Скорее потому, что так он чувствовал себя почти живым.
Казаться себе живым – не такое уж скучное занятие для мертвеца, чья душа упокоилась столетие назад. Кровавый Барон увлёкся своими стенаниями и не сразу услышал торопливые шаги по ступеням вверх. Неспешно призрак выглянул из своего убежища. Взглянул в чёрное небо, подёрнутое густой сетью звёзд, а затем увидел и человеческую фигуру на краю башни, у парапета.
Это была молодая девушка с длинными спутанными волосами, в просторной мантии. На груди у неё призрак разглядел когтевранский вышитый герб. Бронзовые нити поблескивали в полутьме.
«Если сейчас подкрасться к ней и испугать, она может оступиться. Парапет не слишком высок. Если она так же любит замок, как Елена любила его, одним призраком станет больше», – с жёсткой усмешкой подумал Барон.
Ему очень хотелось бы это сделать. Но он умел рассчитывать последствия своих действий и знал, что такой случай не изменит его существование к лучшему. Но мысль о том, чтобы привести ещё кого-то за черту жизни, не покидала Барона, как тяжёлая лихорадка.
Призрака вот уже которую ночь подряд мучили бессвязные мысли. Это и раньше случалось с ним, как в тот день, когда он настиг в лесах Албании свою возлюбленную Елену. Он словно находился в агонии, перебирая в памяти картины прошлого и коря себя за чудовищную опрометчивость. Если бы это было бы возможно, он бы убил себя еще раз, да каким-нибудь наиболее кровожадным способом. Но родиться заново Кровавому Барону было не суждено, и ему ничего не оставалось, кроме как бесноваться от безысходности в этих стенах.
Пока Барон рассматривал когтевранку, на башню поднялся ещё один ученик, на сей раз юноша. Некоторое время призрак с ленивым интересом наблюдал за обоими, удивляясь, как они не замечают друг друга, затем – за их перепалкой. Наконец, это ему надоело.
«Выходя поздней ночью из своих комнат, они должны были ожидать неприятностей», – равнодушно отметил призрак. – «Сейчас проверим, что они приготовили на этот случай».
Цепи, опутывающие его запястья, в ту же минуту забряцали со зловещим весельем, и уже через несколько мгновений этот звук гулким эхом пронесся по башне. Вседозволенность, свойственная мёртвым, опьяняла призрака и делала из него дурашливого юнца. Барон что есть мочи принялся бряцать по полу своими жуткими цепями, вкладывая в это дело всю свою душу, все свое естество. Однако воспроизводимый звук он счел недостаточно громким и принялся еще отчаяннее колотить цепями, но только уже по стенам. Вскоре разговор студентов на несколько секунд утих, и призрак возник из стены позади юноши, издав при этом торжествующий вой, напоминающий крик банши и хохот ожившей каменной горгульи одновременно.

Софи укоризненно покачала головой, глядя в бесстрастное лицо четырнадцатилетнего мальчишки. Её терзали смутные подозрения насчёт его внезапного появления в башне среди ночи. Фокс никогда не отличался любовью к учёбе. По крайней мере, на лекции он ходил неохотно, предпочитая узнавать то, что ему интересно, в библиотеке. Но дело было не только в этом.
«Никогда бы не подумала, что он полезет сюда, на самый верх Астрономической башни!», – подумала Софи растерянно.
То, что Фокс панически боялся высоты, в команде было отлично известно, и юные квиддичисты за спиной Гая нередко позволяли себе пошутить на эту тему. Защитник, боящийся высоты, даже для новичков был картиной удивительной и забавной до чрезвычайности. Впрочем, в лицо ему такое никто бы не сказал. Ребята немного робели перед Фоксом и старались не обращаться к нему без надобности. Он казался им отстраненным и немного «не от мира сего». Что у Гвидо на уме, было неразрешимой загадкой даже для Софи, знавшей его ещё до школы, когда он был чумазым деревенским мальчишкой. Тогда он повсюду таскал с собой полудикого кота, огромного, как рысь, и разговаривал на чудовищном диалекте «джорди», как почти все местные. Его вообще-то мало кто понимал из приезжих.
«Мало что изменилось с тех пор. Слова стали звучать совершенно ясно, а вот что он имеет ввиду, всё равно нельзя выяснить с точностью. Кажется, он не злится», – смерив друга оценивающим взглядом, рискнула предположить когтевранка. – «Пожалуй, мне не стоило на него кричать. Я просто перепугалась, вот и всё».
– Я изучаю всё, что посчитаю полезным, – уклончиво ответила Софи и нашла в себе силы миролюбиво улыбнуться. – Знаешь, я даже рада, что ты пришёл. С тобой ко мне приходят на редкость умные мысли. Ты же собирался сделать практическую работу? Вряд ли у тебя это получится, если ты будешь валяться на полу, а телескопы будут стоять здесь. Иди сюда, астроном! Тут, на краю, совсем не страшно. Будешь падать – я поймаю.
«Чем быстрее мы приступим к работе, тем быстрее сможем уйти отсюда. Он и сам прекрасно понимает это. В конце концов, он мой напарник, почему бы не сделать и это задание вместе», – сказала себе когтевранка.
И тут Софи поняла, что поймать Фокса, вздумай он сейчас ринуться куда-нибудь поближе к траве, цветочкам, перегною и оградке, она уже не сумеет. У неё самой сердце упало в пятки. А всё потому, что в паре шагов от Гая из темноты отчётливо проступил серебристый силуэт. В этом старомодно одетом призраке, с лёгким перезвоном цепей парящем в нескольких дюймах от пола, Софи узнала одновременно и источник мучивших её ненадёжную память звуков, и… Кровавого Барона.
– Призрак Дома Слизерин собственной персоной. Встречайте, – негромко произнесла Софи упавшим голосом. – Цветов не надо, цветы после концер....
Барон издал торжествующий вой, в котором конец фразы Софи безнадёжно потонул, как камень в глубоком озере, не оставив следа.

Гай с великой осторожностью поднялся на ноги, не выпуская из рук инструмент и набитую книгами сумку, и отряхнул мантию. В воздух взметнулось облачко пыли. Вообще говоря, мантия давно нуждалась в стирке, но домовики, как их не уговаривал когтевранец, не брали на себя такую ответственность и наперебой советовали раздобыть вторую такую же. Гай был непреклонен.
– Знаешь, я даже рада, что ты пришёл. С тобой ко мне приходят на редкость умные мысли.
– Я очень рад за тебя, – серьёзно сказал третьекурсник. – Умные мысли – это по твоей части. А моя задача – похмыкивать в знак внимания. И много у тебя скопилось мыслей? Я именно поэтому так и говорю, только на мгновение представь, каково им, и ты уже не сможешь их там и дальше держать. А любая мысль любит, когда её высказывают, придется заглаживать вину за заточение именно таким способом. Не говоря уже о том, что любое незаконченное дело как камень на шее – отвлекает от любых мыслей, портит настроение и сокращает в итоге жизнь. Поверь мне, я уже лет десять так потерял.
Я надеюсь, ты не забыла, что я говорил про моё бубнение?
Гай подошел к одному из круглых металлических столов.
«Ужасно удобная штука», – отметил мальчик про себя и вывалил на столешницу содержимое левого кармана сумки. Оттуда с грохотом посыпались учебники, справочники и инструменты, образовав горку приличных размеров. Злосчастный секстант, лежавший на самом верху, почему-то вывалился последним и жалобно тренькнул, отколов кусочек краски со столешницы.
«Нужно будет проверить его на невыявленные магические свойства», – в который раз напомнил себе когтевранец, отругав себя за то, что снова не взял с собой блокнот.
Гай с сомнением взглянул на Софи, которая уже настроила свой телескоп и теперь стояла возле него, ожидая, когда когтевранец к ней присоединится.
Ты же собирался сделать практическую работу? Вряд ли у тебя это получится, если ты будешь валяться на полу, а телескопы будут стоять здесь. Иди сюда, астроном! Тут, на краю, совсем не страшно. Будешь падать – я поймаю...
– Перманентный страх присущ этой жизни, – проронил Фокс. – Будь добра, оставь свой сарказм при себе, когда разговариваешь со мной. Немного твоего терпения, и через пару дней у тебя будет дюжина сарказмов!
Гай в темноте не сразу заметил, как помрачнело лицо Софи. Когда девушка замерла, приоткрыв рот и глядя чуть повыше его головы, он подумал было, что пора хвататься за телескоп и исследовать какое-нибудь совершенно невероятное летающее по небосводу тело. Но когда третьекурсник обернулся, он увидел нечто, что имело к телу довольно посредственное отношение. По крайней мере, теперь, спустя почти девять веков после своей смерти.
«Если вы упустили что-то из курса нежитиеведения, не беспокойтесь, – что-то из курса нежитиеведения обязательно вас так просто не упустит», – вспомнил Фокс расхожее выражение.
На сей раз в специальных знаниях по нежитиеведению не было особой необходимости. Кто не знает Кровавого Барона? Гай был отлично с ним знаком: пересекались в коридорах школы. И манера Барона без предупреждения «пересекаться» с учениками, напоминая им о могильной прохладе или предсмертном ознобе, была когтевранцу знакома не понаслышке. Мальчик попятился, позабыв о ненадежном парапете и неосознанно прикрывая рукой Софи. А призрак издал такой силы вопль, что Гай был вынужден зажать уши руками и пригнуться.

Кровавый Барон смотрел на ребят и мрачно улыбался. Всё его призрачное существо жаждало хотя бы какого-нибудь развлечения, будь то обморок впечатлительной девушки, нервный тик умудренного жизненным опытом профессора или же сердечный приступ отважного юнца. Простые радости, доступные любому призраку. Но Барон не был обыкновенным, оттого его и страшились.
Он знал, что окружен слухами, весь покрыт ими, как гниющая плоть червями. Слухи пронизывали его, заменяя ему ускользающую память. Он мог подолгу раздумывать о том, что из историй правда, а что вымысел. Поначалу – из желания узнать правду, потом – из пустого любопытства. Теперь же ему не было до этого никакого дела. Истории были одна причудливее другой, но все они были похожи, как близнецы. Ему приписывали то одно, то другое безумство. Судачили о его женщинах. О цепях, которые он носил. Он не любил подслушивать истории. Предпочитал, чтобы рассказчики сами поведали ему всё, что выдумали или услышали от других. Кровавый Барон умел убеждать. С ним смертные беседовали подолгу, до тех пор, пока он не насытит своё любопытство. И ни один из них ни разу не посмел прямым взглядом заглянуть ему в лицо. Поговаривали даже, что никаких глаз у призрака нет, вместо них зияют только чёрные провалы, из которых исходит мрак, как сияние распространяется от горящей свечи.
Кровавый Барон знал, что это не так. Он вспоминал себя при жизни. Чёрные глаза, налитые кровью, и взгляд острый и твёрдый, как камень, который он носил на груди вместо креста. Камень называли «Коготь Сатаны», и это прозвище носил и он сам. При жизни он был настоящим воином, гордостью клана. Ночами напролёт пьянствовал, зазывал гулящих девок и ни одну не оставлял нетронутой, играл на деньги в кости, вволю дрался и не знал себе равных ни в поединке, ни в битве. Мог разорвать человека надвое руками в железных перчатках.
«Я помню это ясно. Тот виллан не пал ниц, когда я проезжал на своём коне по дороге. И он смотрел мне в глаза», – с удовлетворением вспомнил Барон.
Но теперь Барон забавлялся иначе. Детишки пришли сделать запоздалое домашнее задание и имели цель выполнить его как можно скорее, чтобы поддержать свои хрупкие тела сном. Однако призрак Слизерина тоже имел свою цель на эту ночь – как следует повеселиться.
«Мне все равно уже несколько веков не приходится заботиться о такой человеческой слабости, как сон. Так почему бы мне не проучить этих двух юнцов?» – думал Барон беспечно.
– А тебя я помню, – обратился он к мальчишке. – У нас с тобой был разговор однажды! Не желаешь ли ты продолжить беседу прямо сейчас?

–…та, – договорила Софи и гневно взглянула на призрака, одновременно пытаясь сообразить, что у него на уме на этот раз. А соображать следовало быстро. Софи не сомневалась, что времени на раздумья такой импульсивный человек, каким был Кровавый Барон, ей оставит немного.
«Сколько продлится пауза? Минуту? Две? Вряд ли больше», – решила Софи.
Пусть полужизнь призраков продолжалась веками. Те из них, кто сохранил почти прижизненный разум, не становились от этого ни рассеянными, ни уставшими, как люди, слишком долго прожившие на свете. Долгое время для Софи оставалось загадкой, устают ли призраки. Со временем, общаясь временами с Серой Дамой и профессором Холлиуэлл, когтевранка пришла к отрицательному выводу. Призраки столетиями, а иногда и тысячелетиями оставались более или менее точной копией себя в момент смерти, и усталость им не была свойственна. Разве что скука.
«Итак, что мы имеем. Надеяться на то, что Кровавый Барон устанет нам мешать своим воем и бряцаньем вериг, бессмысленно. При жизни ему не была свойственна усталость, ведь умер он зрелым мужчиной, но не стариком. Напугать или расстроить его тоже вряд ли получится. Барон – не погибшая в стенах школы младшекурсница, он и при жизни был бесстрашен, а теперь и подавно. Король ужасов Хогвартса, предводитель всех школьных призраков, наводящий страх на всю школу… Что же может его остановить?»
Мысли проносились в голове Софи так быстро, что она едва успевала осознавать, о чём, собственно, думает. Мозг как будто сам перебирал нужные воспоминания, какие-то обрывки разговоров, строки из учебников, отметая лишние варианты. Но нужного решения не находил. А время и не думало останавливаться.
«Как побороть призрака, как договориться с призраком, психология призраков, как рассеять призрака…».
Софи, словно карточки каталога в библиотеке, перебирала в уме обрывки информации, давным-давно забытой за ненадобностью. В общем-то, когтевранка не разделяла, мягко говоря, прохладного отношения многих учеников к призракам вообще. Если, конечно, можно назвать суеверный ужас, отвращение и стремление оказаться как можно дальше от полупрозрачного бестелесного субъекта «прохладным отношением». Наверное, поэтому раньше она не придавала значения тем знаниям, которые были направлены на противодействие этим удивительным существам. Но Кровавый Барон к «призракам вообще» не относился. Когда Софи видела его в башне, она всегда испытывала довольно неприятные чувства. И это притом, что он ни разу не проделывал с ней своих фокусов вроде внезапных появлений из-за угла или хождения сквозь неё! В нём было что-то неприятное. Не мерцающая серебром кровь, не тёмные провалы глаз, не леденящий холод, от него исходивший. Ей казалось, что он неприятен ей как человек. Даже если бы он был жив, Софи не смогла бы не выделить его среди всех остальных.
Выделить среди прочих лишь для того, чтобы держаться от него как можно дальше. Заключалась ли причина этой неприязни в его приверженности к чистоте крови? В его несдержанности, властности, жестокости? Вряд ли. Кровавый Барон был своего рода сердцем Слизерина. Но сердцем чёрным, лишённым сострадания и тепла. Софи много раз слышала легенду о его несчастной любви, но придерживалась на этот счёт своего мнения. Если он когда-то и был способен любить, то напрочь утратил это качество после окончания земной жизни.
«Когда-нибудь я прочту в «Вестнике магических наук» длинную статью на тему посмертных изменений личности», – подумала Софи с иронией. – «Если только сама не напишу её раньше».
Взглянув исподлобья на призрака, когтевранка почувствовала внезапное озарение. Раньше мысли вертелись по кругу, не находя выхода, как вода, поднявшаяся до самого края высокой плотины. А теперь они, разрушив преграды, соединились в одном мощном потоке. Нет, не только за жестокость и злой нрав девушка так ненавидела человека по прозвищу Кровавый Барон. Всё, что она о нём знала, не складывалось в единую картину, и тому была причина. Всего одна простая мысль, которая меняет всё.
Ощутив внезапный порыв ярости, Софи обернулась к Фоксу, чтобы поделиться с ним своим открытием.

– Что «та»? – буркнул Гай, отстраняясь от Софи. – Слово «беруши» подошло бы здесь больше, чем твоё бормотание. Если бы можно было заткнуть уши всему Хогвартсу! А не то нас быстро найдут. Призраки не вопят так без хорошей аудитории.
Он прижался спиной к парапету, не сводя глаз с этого странного призрака. То, что призрак был действительно странным, как и некоторые другие призраки Хогвартса, когтевранец заметил ещё на первом курсе. Барон, будучи в добром расположении духа, снисходил до бесед со слизеринцами. И пару бесед мальчику удалось подслушать. И заметить в них нечто необычное. Гай уже тогда ходил на лекции по изучению нежити, и призраки входили в этот курс. И вот однажды, перелистывая учебник, мальчик наткнулся на подчёркнутую жирной чернильной линией строку: «…причём язык и образ мыслей остаётся прижизненным».
Мальчик неплохо был знаком с маггловскими науками. Он твёрдо знал, что язык средневековых британцев был совершенно иным, нежели современный. О Кровавом Бароне болтали, будто он заколол себя после того, как убил тем же способом Серую Леди – Елену Когтевран. Это означало, что им не могло быть меньше восьми веков. А язык, на котором должны были говорить люди во времена основателей Хогвартса, должен был быть попросту непонятен Гаю и другим ученикам. Но Гай прекрасно его понимал. Это значило одно: Кровавый Барон говорил на вполне современном английском, разве что с небольшим акцентом и архаическими выражениями. Одет он был совсем не так, как полагалось аристократу средневековья, а в костюм века семнадцатого. Гай специально это выяснял у обитателей портретов. Он даже пытался заговорить с самим Бароном, чтобы выяснить, как ему удалось обойти всеобщее правило.
«Лучше бы забыть эту беседу», – подумал Гвидо с раздражением. – «Почему Софи ничего не предпринимает?»
Гай действительно боялся этого призрака, как ни стыдно было ему в этом признаться. И понимал, что просто так Барон их в покое не оставит. Гвидо покосился на Софи и встретился с ней взглядом. Она как будто собиралась что-то сказать, но не находила слов.
«Запомню тебя такой», – усмехнулся третьекурсник и перехватил поудобнее палочку в кармане мантии.
– Сейчас он поднимет на уши всю школу, – сквозь зубы произнес мальчик, – если мы его не остановим! Попробую выиграть время. Если я не скажу тебе, что я сейчас сделаю, это ведь не будет знаком недоверия?
«Глубокий вдох. Должно сработать… Лучшая защита – нападение. Кажется, это девиз дома Гринграсс», – подумал Гай. – «Что бы сказала мама, если бы знала, что я собираюсь напасть на призрака её Дома?»
– Cliario Airas, – выкрикнул мальчик, направляя палочку на призрака.
В первые мгновения ничего не произошло.
«Так и должно было быть, заклинание действует без спецэффектов, да и призраки нынче матёрые пошли», – успел подумать третьекурсник.

Происходящее очень веселило Кровавого Барона – побелевшая от страха девчонка, что-то шепчущая такими же белыми от ужаса губами, долговязый парнишка, пытающийся строить из себя умника и храбреца одновременно... Призрак не сомневался, что оба до смерти напуганы. Он с интересом наблюдал за реакцией детей, ежесекундно вращая глазными яблоками и булькая призрачной кровью, навеки застывшей в горле. Решив, что в этой сцене не хватает действующих лиц, Барон оскалил зубы в усмешке и приготовился разбудить весь замок криком. Но его опередил мальчишка.
Когда маленький когтевранец вытащил палочку и направил её на самого Кровавого барона, ужаса Астрономической Башни и всего Хогвартса, а потом еще и произнес заклинание рассеивания, призрак не выдержал такой наглости. С ним никогда ещё не поступали так неуважительно, вернее, почти никогда.
«Он что, совсем обезумел? Или слепота застлала ему глаза, и он принял меня за какое-то жалкое приведение?!» – недоумённо подумал Барон, которого в мгновение охватил гнев.
Заклинание рассеивания было не слишком сложным, его знал даже Барон, который ещё при жизни ни во что не ставил магию, делая исключение лишь для мощных боевых заклинаний. Уклониться от рассеивания невозможно, и, сработай заклинание, Барону пришлось бы туго. Но заклинание не достигло своей цели, что не только раззадорило призрака, но и еще больше разозлило. В этот момент гнев излился в ночную тьму коридора жутким воплем.
– Да как ты, сопляк, посмел на меня палочку поднять?! – бушевал Кровавый Барон, потрясая тяжелой цепью в воздухе и тем самым издавая скрежещущие звуки, от которых даже пауки в углах попрятались кто куда. – Неужто ты думал, что я – какое-то жалкое приведение? И отвечай, когда к тебе обращается Ужас Хогвартса!
«Вот теперь я по-настоящему зол! Кто не спрятался – я не виноват», – беззвучно хохотнул он, и состроил самое безумное выражение лица из всех своих имеющихся. – «Что-то слишком слабый эффект. Завыть что ли, словно оборотень при полной Луне?»
Призрак издал протяжный вой и поплыл по воздуху, с наслаждением наблюдая, как лица подростков искажает гримаса панического ужаса.